Визит к минотавру

В свое время один наш товарищ озвучил концепцию гражданской войны внутри человека. Я уже не помню, была ли она взята у психолога Леви или придумана самостоятельно. Концепция заключалась в том, что внутри каждого человека борются силы, которые по сути представляют его интересы, и ему лишь нужно предоставить ресурсы той или иной стороне, чтобы она начала выигрывать. Дать пожрать…

Фильм 1987-го года «Визит к минотавру», по одноименному произведению братьев Вайнеров, давших нам также «Место встречи изменить нельзя» и «Лекарство против страха». Целиком я посмотрел этот фильм впервые. И поразился тому, что его выпустили уже в самом конце перестройки — времени различной чернухи. Фильм целостный. Раскрывающий концепцию этакой «Красной идеи наоборот»: внутри каждого человека есть чудовище и оно жрет!… Стоит дать ему чуть-чуть поесть и оно станет сильнее и стребует еще. Через некоторое время ты уже не сможешь с ним справиться. На фоне этой внутренней борьбы, которая красочно описывается на примерах преступников и обычных людей, фильм показывает прошлое — Век Страдивари, когда великий мастер творил свои инструменты. Отношение к своему делу, Делу Жизни, объясняется в довольно длинных монологах героев. Часть из них мне хотелось бы тут процитировать (отрывками из романа), но если вы посмотрите фильм — вы там их услышите.

… пока ты будешь учиться, тебя не будут покидать муки исканий,
страдание неудовлетворенности и стыд бессилия твоего. Истина, как человек,
рождается в боли, страшном усилии всего нашего бренного тела и высоком
воспарении души. А скрипка подобна человеку…

— И все-таки я могу не постигнуть этого, — в смятении сказал
Страдивари. — Ведь может так случиться, что я и не научусь делать скрипки!

Никколо Амати сидел на верстаке, выпятив толстый свой живот, с
любопытством глядя на него из-под седых клочкастых бровей.

— Скрипки не делают. Делают бочки и скамейки. А скрипки, как хлеб,
виноград и детей, рождают и взращивают. Не сеют хлеб в январе, не мнут
виноград в мае, и человек должен созреть, чтобы родить себе подобных. Свою
скрипку ты еще должен зачать в себе и долго вынашивать. Пройдет много
времени, и тебе будет казаться, что ничего не меняется. Но незаметно для
тебя пальцы твои будут приобретать гибкость и твердость, глаз станет светел
и прям, как солнечный луч, а слух изощрен и трепетен. И тогда воображение
представит тебе, как в юношеском сне, сладком, зыбком, мгновенном, то, что
ты ищешь. Эта скрипка будет, как первая женщина в твоей жизни — широкими
полными бедрами разойдутся обечайки, тонок и строен будет стан ее грифа,
изящно, как поворот шеи любимой, наклонится завиток, а эфы загадочными
волнующими складками очертят ее лоно. И она подаст тебе свой голос —
нежный, ласковый, поющий, и не будет мига более полного счастья — сколько
бы тебе ни довелось прожить, — чем это мгновенье сладостного обладанья! И
тебе будет казаться: ничего прекраснее в мире не может быть и продлится это
вечно. Но гением становится только тот, кто отдал всего себя творению своему
без остатка и в разгаре счастья уже чувствует холодок неудовлетворенности —
он уже вновь возродился для мук и страданий в поиске совершенства…

— А знаете ли вы кого-нибудь, учитель, кто достиг совершенства?

Амати усмехнулся и встал:

— Совершенство — это постоянное блаженство. Сиречь состояние,
свойственное только святым и идиотам.

— Значит, поиски эти бессмысленны? — с отчаянием спросил Страдивари,

— Да. Если можно считать бессмысленной самое жизнь. Ибо жизнь — это
стремление познать совершенство.

— Познать, чтобы стать идиотом?

— Или святым, — сказал Никколо, зевнул, перекрестил рот. — Пошли,
пора спать. Мне много лет, и до смерти остается совсем мало. Завтра я хочу
сделать еще один шаг к познанию…

Мастер не закончил фразы и вышел, хлопнув дверью.


— Учитель, извините меня за дерзость, но вы же и так богаты! — сказал
прерывающимся голосом Страдивари. — Зачем вы продаете свои скрипки этим
болванам? Пускай скрипки лежат дома, ведь вы же сами говорите, что с каждым
годом они становятся дороже!

Амати развязал на брюхе испанский кушак, облегченно вздохнул, угнездил
ноги на маленькой скамеечке.

— Дочь в семье должна выйти замуж, — сказал он. — А творенье мастера
должно прийти к людям, иначе он умрет как созидатель. Если бы мои скрипки
никто не покупал, я раздавал бы их даром.

— Но люди, к которым они попадают, не отличат ваш инструмент от
балаганной виолы. Они платят за ваше имя и футляр Консолини!

— И в этом ты прав, мой мальчик. Но есть одна тонкость, которой ты
пока понять не можешь. В твоем возрасте все оценивается меркой сегодняшнего
дня, а жизнь твоя кажется бесконечной. И слова: «Начало человека — прах, и
конец его — прах: он подобен разбившемуся черепку, засыхающей траве,
увядающему цветку, проходящей тени…» — для тебя это только слова. А для
меня это уже завтра. Поэтому я думаю о том, какую тень оставлю, проходя по
жизни. И когда тебе будет столько лет, сколько мне, ты поймешь, что тень
жизни нашей — это творение рук наших. Вот это — уже незасыхающая трава и
неувядающий цветок. Это инструменты, которые проживут века, принося людям
счастье. Еще и не родились компонисты и музыканты, которые оценят
по-настоящему скрипку, что ты трепетно сжимаешь в руках. Их слава и музыка
впереди. Пройдут века, и мы с тобой не узнаем даже, какие божественные звуки
может извлечь из этого обиталища музыки гений. Но скрипки будут жить и
тогда, когда умрут эти люди, ибо бессменен круговорот людской жизни, как
восход и уход солнца, как прилив и отлив океана, и потребность людей в
прекрасном бессмертна. И не дано нам с тобою знать, кто и для кого будет
играть на этой маленькой виолине, потому что века — это, мой мальчик, очень
много времени…

 

Автор Константин Верцинский 271 Articles
НКК "Восток"

Оставьте первый комментарий

Оставить комментарий