Заметка о работе в сфере ихтиологии

Меня попросили написать заметку на тему работы по специальности, чем я и решил заняться. Я в ихтиологии недавно, и только вхожу в рабочий ритм. Поступающие задачи меняются: говорили, например, что весной мальков стерляди поедем выпускать на волю, и я пока не представляю, как протекает такой процесс. Меня попросили изложить «открыто, для народа, методику», и я расскажу, чему научился, несмотря на то, что не могу похвастаться пока обширными познаниями в этой области.

Когда я впервые поговорил с директором НИИ, меня приставили к сотруднику, и тот обнадёжил меня, что возможны даже выходы в море на настоящем корабле. Конечно, такие перспективы не могли меня не взволновать. Я вспоминал книги А. Грина. Хотя, в море попасть, как выяснилось потом, не так-то просто, но с тех пор я думаю временами о морской болезни: как я её бы перенёс? В общем, все воды впадают в океан.

Не всё в моей работе приятно. Работа с фиксированным в формалине материале, например, это ад. Мне поручили вести раздел по молоди. Я обрабатываю материал, я пишу раздел по молоди в отчётах, и т.д. Мне сообщили, что здесь имеется много материала для будущих научных работ, и что настоящим ихтиологом чтобы стать, требуется много лет. Так вот, формалин… Его пары вызывают чувство такое, что дурно становится, могут разъесть глаза, пальцы после такой работы – шершавые. Нужно открыть банку с пробой, промыть, разобрать по видовому составу и каждого малька замерить на миллиметровой бумаге, взвесить на электронных весах массу каждого вида, потом эти данные заносятся в карточки учёта улова молоди, после чего переносятся в электронные таблицы, на основе которых составляются графики, по которым уже можно увидеть многое, чего не разглядеть невооружённым глазом, например, в некоторой степени предсказать, «какая будет рыбалка» на водоёме в следующем году. Особенно тяжело определять возраст. С сеголетками всё относительно просто: во многих случаях они выделяются по размеру. Сеголетки (рыбы возрастом 0+) это улов. А рыбы старше это прилов. Ракообразные в карточки как «прилов» на обратной стороне не заносятся. Чешую нужно смотреть под бинокуляром. Со спилом дерева всё относительно просто: посчитал кольца, и определил, сколько веков дубу (каждый год – кольцо). В чешуе же имеется центральное мальковое кольцо, которое не в счёт, основные кольца, в которых выразились годы и дополнительные, которые не так уж сильно выделяются на фоне основных. Чтобы наловчиться «имея глаза – видеть», нужна некоторая сноровка. Кольца эти видно не совсем плохо, если иглой поворачивать на ребро чешуйку, тогда видна объёмная структура чешуи. К тому же, разные рыбы по-разному растут. Одни рыбы, как окунь, имеют определённые размеры сеголетков, но разброс размеров сеголетков по сезонам – велик. Плотвы возраст можно определить на глаз часто. А вот горчак растёт очень медленно, и взять что 1+, что 2+, что 4+ – все мало отличаются друг от друга, и уступают по размеру сеголеткам окуня. Когда их много, горчаков – как всех изучить при помощи бинокуляра, а хочется, чтобы в исследовании было как можно меньше погрешностей.

Бывает, конечно, что вспоминается морская болезнь. «А ты возьми лоцию, да посмотри», – сказал как-то мне учёный. И вот он рядом со мной уверенно водит пальцем вдоль очертаний берегов. Вот и Самара, вот, на других листах, Саратов… Я даже ощутил тошноту от качки, которой не было.

На днях я ездил в командировку на Жигулёвскую ГЭС. Назвать удачной поездку трудно. Купили мальков карася, 20 штук по 100 руб., поместили в контейнера с порами. Повезли бросать в Волгу, чтобы узнать, выживут ли, переплыв через плотину. Пропуска выписали. Меня не взяли, поставили охранять машину. Сказали, что весной насмотришься на плотины так, что надоест. Ни один контейнер не всплыл. Может, разбиваются где.

 

Ранее ставили ловушку – ихтиологическую конусную сеть (ИКС), с поплавком-канистрой и якорем. Туда я ездил, к плотине. Лодка рассекала Волгу на скорости. «Time is now!»    – с удовольствием думал я, ухватываясь за верёвки вдоль бортов, на носу лодки. Замерили скорость течения: 2 м/сек. Улов в ней оказался невелик: окунь (сеголеток), уклея (видимо, то же), пуголовки (видимо, то же). Прилов – рачки из отряда разноногих, членистоногие нас не интересуют. Осень. Рыбы почти нет. Всему своё время. Непонятно, почему, если ИКС у дна не была, пуголовки в ней оказались. Быть может, ГЭС когда выброс делает, они всплыли. На глазах работа ГЭС заставляет подниматься и опускаться уровень воды.

Конечно, на природе, впадая в естественное медитативное состояние, начинаешь понимать простое значение метафор народов первобытного коммунизма, которые в городе кажутся загадочными.

Что ещё запомнилось в поездке? Жигулёвск и Тольятти: как Саратов и Энгельс – практически один город. Статуя косули на скале в Морквашах. Куст, подстриженный в косулю. Косуля в приёмной гостиницы. Косуля на гобелене в кафе у здания, где пропуски на ГЭС оформляли. В том же кафе имелся аквариум со стерлядкой. Я перед тем смотрел на КТВ мультфильм «Волшебная серна», и основной смысл его меня зацепил. Потому я обратил на косулю внимание, тем более, мне сообщили, что косуля водится в Заповеднике на Жигулёвских горах. Вернувшись домой, я посмотрел, нет ли косули на гербе или флаге Жигулёвска, или Тольятти. Нет, просто косуля там водится. Если бы Жигулёвск и Тольятти объединились, они могли бы взять гербом косулю, только что в голову пришло!

Проезжали завод АвтоВАЗа. Видели машины без номеров – продукцию знаменитого завода, как транспортируются автомобили. Думал о бастовавших рабочих. Кто знает: может рабочий класс тут: искра упадёт, и возгорится пламя! Обедали в столовых, и там тоже – рабочие. Рабочие российские и из республик СССР. Меня возмутило в одном кафе-баре, что официантка вынуждена и счета принимать, и готовить, и бегать убирать посуду, и выслушивать недовольства клиентов, которым приходится ждать. Нет, Россия — это не офисный планктон, который дрыгает лапками в больших городах. Этот планктон – пена. Есть рабочий класс в России, их спины – в извёстке, их руки – в мозолях, и правду говорят друг другу вместе с водкой да с матом.

На обратном пути эти мысли получили дальнейшее развитие. Я думал о нашем водителе. Заядлый рыбак, по образованию – инженер-геолог, но выбрал любимое дело. Он и водит, он и чинит, он и с каждым встречным «на ты», с ним и о политике можно поговорить, он и смешит, и рассказывает интересно, и в каждом рыболовном магазине пропадает подолгу. И думает он так, что наука у него своя: как гаечным ключом что привернуть, например, а говорить красиво и умно он и сам умеет. Ещё по пути в Самарскую область обратил я внимание, как много берёз, чувственно поднимают ветви к небу. А теперь вижу: Россия – край берёзовый! Россия – указатели да дороги. Игрушечный президент, пластмассовый патриарх, картонные слуги народа — это не Россия. Но главное в России – люди, которые работают. Красивы горы песка и чёрной земли, поднятые человеком на поверхность, и всюду – рабочие. Рабочие в форме. Рабочие у бульдозера или трактора. Рабочие на стройке. Это есть Россия. В делах обретает бессмертие человек. Также обратил внимание на два чёрных дерева по разные стороны обрыва, которые ополчились друг на друга корнями и ветвями, как пауки или скорпионы. Ещё при въезде в Саратов мне показалось, что стенд рекламный был, а потом растворился. Возможно, то было отражение в стекле машины.

Ну а атмосфера командировки – что-то в духе «Особенностей национальной рыбалки» и Дж. К. Джерома, который также описывал национальные особенности англичан, немцев, французов… Кстати, я все события заносил внутрь блокнота, импортированного из Франции, который мне подарила по случаю поступления на учёбу старший товарищ по партии. Как вернулся – записал в дневник и отправился в спортзал. Потом занялся английским.