Путешествие в Россию

Рассказ составлен по подростковым воспоминаниям. Говорить об этом тяжело и страшно до сих пор.

В 1996 г. передо мной с братишкой замаячила надежда вновь оказаться в станице у бабушки. Многое миновало с тех пор, как в последний раз поезд за сутки перенёс нас из города Баку в город Кропоткин, откуда до Геймановской – рукой подать. Я мечтал увидеть Димку Фурманова. Мы записывали голос на компакт-кассеты, вынимали из них бобины, вкладывали в конверт и пересылали почтой. И я знал, что мы можем не доехать, развернуться назад в самом начале пути.

Мы с братом не спали всю ночь перед той поездкой. Это было такое романтическое развлечение. Мама заставляла ложиться спать в 21.00 по Баку, в 20.00 по Москве, а мы тайком слушали радио, записывали понравившуюся музыку на кассеты. И вот, решили отметить предстоящее путешествие ночью без сна.

Не помню, на чём с утра мы добирались до автобуса, который вёз до Губы. Хотелось, чтобы он вёз до Геймановки. Жара в автобусе стояла страшная. С нами в путь отправилась женщина, с двумя детьми. Кажется, до Тбилисской.

В Губе мы пересели в «козлик» до Яламы. До границы. Водитель, азербайджанец, утешал нас, что всё обойдётся. Чуть-чуть, мол, постоите, понервничаете, и всё будет хорошо. «Понаделали границ», – ворчал он о чём-то в этом роде.

В Яламе началось осознание. Встали мы у ржавого, покрытого облупленной зелёной краской шлагбаума. Выходил к нам азербайджанский солдат, ковырял спичкой в гнилых зубах. Его упрашивала моя мама, говорила, что учит таких же ребят. Тот – ни в какую.

Сидели потом вшестером цыганами на траве, неподалёку от реки Самур. Солнце пекло. Кобылки стрекотали в траве на берегу ручья. Ловили их с братом в прозрачные пакетики от сигарет. Вспоминались детские игры: находили когда-то в пачках «королевские знаки» и цифры, играли в них, как в карты. Помню, «Мальборо» и «Кэмела» внутренности ценились. И да, кобылки – «краснопёрки», с огненно-красными нижними крыльями, взмывающие из под ног как огоньки, «синепёрки» и «дурацкие». Там, в основном, «дурацкие» прыгали. Совсем не та атмосфера, когда впервые в жизни ловил их на пустыре за стадионом бассейна «Азерэлектротерм», где работал папа, вместе с акридами, «кузнечиками-айболитами» в простонародье. Тогда – вдохновение от встречи с неисчерпаемостью мира живой природы, теперь – гнетущая тоска по речке Зеленчук, берёзке у родника с лягушатами, когда много зелёной травы и цветов…

Иногда возвращались к маме. Мама наотрез отказывалась давать взятку пограничникам. Проводник всё обещал проводить через орешник, за плату. Отказались. Какой-то кучерявый черноволосый парень ворковал, что, ничего, ничего, скоро подойдёт товарняк, и вот тогда, уеду я в страну свободы, говорит, Россию, он ворковал о живописных полях, лесах и реках России, о том, какие красивые в России девчонки, и мне становилось всё тоскливее.

Встали, наконец, в очередь. Женщины рыдали. С их слов сделалось понятно, что по обе стороны реки Самур живут лезгины, и вот установили этот дурацкий шлагбаум, поделив их народ пополам. Поражало, с какой лёгкостью перелетают через него бабочки-белянки. Кто-то не может попасть к родичам в соседний кенд на поминки, кто-то – в гости к сыну. Тут до меня дошло, что песенка «Союз разрушимый попал под машину!», которую распевали в школе – совсем не смешная. И повесть «Демоны», которой я исписал общую тетрадь, про то как прилетели с другой планеты «демоны», с щупальцами и хоботами вместо лиц, чтобы отомстить за Весельчака У и Крыса и разрушить СССР – какая-то идиотская. А мне казалось: верх оригинальности – кто ещё, кроме меня, додумался бы, что Советский Союз можно развалить? Тогда он правда казался нерушимым. Ту повесть с рисунками я подарил однокласснику Сергею…

В общем, перешли мы азербайджанскую границу, притом – бесплатно. На той стороне нас ждала новая очередь. С российскими пограничниками наша попутчица повела иную беседу. Она прямо сообщала им, что является тайной армянкой, сменившей фамилию и сочиняла про то, что собирается бежать из Азербайджана.

После событий в Сумгаите фамилия с окончанием «ан» или «ян» считалась небезопасной для жизни. Я хорошо помнил, как пришёл во второй класс и обнаружил, что все армяне, которых в классе училось не меньше азербайджанцев, куда-то пропали, все до единого. А родители запрещали произносить на обществе такие слова как «Карабах», «армяне» и «ЕрАзы» (Ереванские Азербайджанцы, бежавшие из Армении). И мы, дети, слушались.

На российской границе мы тоже простояли сколько-то часов, пока, наконец, нас не пропустили туда, где реял триколор. И я радовался этому триколору, стране свободы, и вместе с тем оставался в душе осадок, чувство, что произошло что-то очень неправильное: здесь полагалось реять алому знамени Советского Союза.

Наступил вечер. Наняли машину, что-то вроде УАЗика, которая перевезла нас через Самур. Водитель также ворчал по поводу развала страны. Мы прибыли в одноимённый населённый пункт. Там, в Самуре, дагестанцы нас уложили спать в конюшне с комарами, сеном и запахом навоза. Жгли спирали от комаров. Хозяева, поившие чаем, нам сочувствовали и говорили, что не желали распада СССР.

Наутро на электричке отправились в Махачкалу. Парень-полукровка рассказывал нам в пути о национальностях Дагестана.

В Махачкале пришлось полдня ждать поезда. Белилами была нанесена на бетонный забор надпись: «Голосуйте за Зюганова, трезвого, не пьяного!» Очень хотелось, чтобы все проголосовали за Зюганова, и всё вернулось.

И вот – поезд до Минвод, следующий через Чечню. Военный вертолёт курсировал над ним. Он не помешал бородатым чеченским боевикам войти в поезд для грабежа, который имел какое-то официальное наименование. Они открыли дверь в наше купе, увидели мать с детьми и приказали никого не трогать, потому что мать с детьми.

Останавливались в сожжённом Гудермесе. В окно видели, как русские солдаты обменяли чеченским боевикам оружие на водку. Странно вспоминать, что вот здесь когда-то не обугленные, разрушенные снарядами стены составляли пейзаж, а папа покупал тархун. А в Грозном папа когда-то покупал детскую книжку про сову. Брат в Гудермесе слушал в плейере кассету с группой «Мираж», инструментальную композицию на песню «Где я», если память не изменяет.

Толковали люди в поезде о том, что партия, возможно, ещё вернётся, и всех посадят. О том, что люди не хотели распада Советского Союза, за них всё решили.

И я вспоминал. Вспоминал 1990-й год в Баку. Яркие трассирующие пули в тёмно-синем небе в прямоугольнике форточки в родительской спальне. Этот звук стрельбы. Прятались с братом под кровать от страха. Танки вводили. Сосед-уголовник с бешеными глазами прибегал с митинга. Кричали на улице «Азадлыг!» – «Свобода!»

Приводили к нам в гости в один из тех дней девочку, азербайджанку. Мы часто сидели с ней летом на раскладных стульчиках на деревянной лестничной клетке дворика-колодца. Рисовали акварельными красками, как положено советским детям, «Мир-Труд-Май!» И вот мы вновь с красками, у нас в галерее, вдвоём, и овладевает мной липкий беспредельный страх смерти. Я вдруг сознаю, что смерть за каждым придёт по одиночке. Раньше казалось, что все мы вместе – она, я, моя мама, мой папа, её мама, её папа. А вот приедет танк, или человек с автоматом забежит во двор, и в момент смерти никого не окажется рядом, даже если будут держать родители за руку, даже если будут обнимать. Это Красную Армию прислал Горбачёв, «дядя Миша, самый достойный человек в стране», как представил его мне в телевизоре перед первомайской демонстрацией однажды папа, а я играл в кубики, которые складывались в животных, рядом с ним на кровати и смеялся над шерстью как у обезьяны на отцовской груди. В те дни расстреляли алый цветок Советского Союза между нами там, в Баку.

А потом взрывали телебашню. Ох, как мы радовались, когда то ли на 20, то ли на 40 минут, не помню точно, начали включать по каналу «Баку» программу «Комендантский час» – это чувство возвращения цивилизации! Собирались перед телевизором «Янтарь» с переключателем всей семьёй, а дядька на экране болтал что-то непонятное. А потом начали снова мультики включать. Сначала только на азербайджанском языке, я с жадностью смотрел, мало что понимая, потом и на русском…

А потом – 90-е, банановую пасту, разведённую водой, намазывали на хлеб. Ей расплатился какой-то банк, они как грибы росли в те годы…

Наконец, Минводы. Кто-то играет на вокзале в дурака. Я поймал бабочку-пестрянку, ужасно гордый, что не испугался синильной кислоты, которая в ней содержится. До вечера в Минводах ждали.

Дальше всё быстро.

Кропоткин. Встречали рассвет. Автобус до Тбилисской. Родные резные ставни на деревянных станичных домиках, плитка из мелких квадратиков на дорожках и разноцветные заборы. Приехал дядя Жора, отвёз в Геймановку.

Первым делом, позавтракав и поцеловав бабушку, помчался к Димке Фурманову. У него – колонки, подключённые к «мафону». Он записал специально для меня с радио Россия песню группы «Секрет» «В жарких странах». Очень нравилась мне эта группа подростком: первая любовь, всё такое… Впереди – много жарких дней лета, рыбалка, друзья, игры, насекомые, книги из библиотеки, фантастика и про животных, целая маленькая жизнь…

Об этом путешествии в Россию тяжело и страшно рассказывать до сих пор.

Автор Дмитрий Тюлин 70 Articles
НКК "Юг"

Оставьте первый комментарий

Оставить комментарий